«Я почти что сфера»: как живет 210-килограммовый человек из США
Томми Томлинсон никогда не бывал на чердаке собственного дома и не катался на скейте, каждый день он думает о том, не наступил ли день, когда он умрет в офисе, в книжном магазине или за рулем. Томми говорит, что ему повезло: он живет полной жизнью и уже достаточно долго. Для таких, как он…
История автора книги «Слон в комнате» Томми Томлинсона в переводе Инфо24.
Я больше всех, кого вы встречали
2014, новогодний вечер.
Я вешу 460 фунтов (почти 210 килограммов).
Самые трудные слова, которые мне когда-либо приходилось писать. Никто не знает этот вес — ни моя жена, ни мой врач, ни мои ближайшие друзья. Как будто я сейчас признаюсь в преступлении. Средний мужчина в США весит около 195 фунтов (88 килограммов). Я как два таких парня плюс еще десятилетний пацан в придачу.
Я самый огромный человек, которого встречали или встретят большинство из вас или ваших знакомых.
Врачи определяют ожирение как индекс массы тела от 30 и выше. Мой показатель — 60,7. Мои рубашки имеют размер XXXXXXL, который сокращают до 6X в магазинах одежды для больших и высоких людей. Мой рост — 185 сантиметров, талия — 152 сантиметра.
Я почти сфера.
Это были цифры. А теперь о том, как это ощущается.
Я из города Шарлотт в Северной Каролине и приезжаю в Нью-Йорк не очень часто, так что плохо представляю, как движутся вагоны в метро. Я стою в проходе и молюсь, чтобы поезд не стал поворачивать или резко останавливаться — ужасно боюсь не устоять.
В частности, из-за стыда. Толстяку трудно встать.
Но что реально меня пугает, так это то, что я могу на кого-то упасть.
Смотрю на тех, кто вокруг меня. Никто из них не способен выдержать мой вес. Это будет как лавина.
Кто-то уставился на меня и, кажется, думает о том же самом. Пожилая женщина сидит в метре от меня. Одно неловкое движение, и я раздавлю ее. Держусь за поручень еще крепче.
Мои ладони начинают потеть. Внезапно я вспоминаю начальную школу в Джорджии, как я стою в проходе школьного автобуса. Водитель кричит, чтобы я нашел себе место. Он не может отвезти нас домой, пока все не рассядутся.
Я единственный стою. Каждый раз, когда я замечаю свободное место, кто-то проскальзывает и занимает его. Никто не хочет, чтобы рядом втиснулся толстый мальчик.
Я застываю от беспомощности. Водитель свирепо смотрит на меня в зеркало заднего вида. Передо мной сидит мальчик старше меня — рыжий, с веснушками, никогда не забуду его лицо.
На его правой руке гипс, которым он начинает меня бить, ниже пояса, вне поля зрения водителя. Мальчик попадает мне между ног, и это больно, но это не так ужасно, как стыд, когда смеются другие дети. Водитель встает и идет в мою сторону… поезд останавливается и возвращает к реальности.
Отрываю руки от поручня и выхожу. Взбираюсь по ступеням к выходу и отхожу в сторону, чтобы отдышаться. Хриплю как курильщик с 30-летним стажем. От подъема мои ноги дрожат.
Я встречаюсь с другом около Центрального парка, в местечке, которое называется Brooklyn Diner. Я специально пришел на 15 минут раньше, чтобы найти, куда сесть.
Накануне вечером я погуглил интерьер Brooklyn Diner, чтобы понять планировку. Теперь я изучаю пространство как гангстер, ищущий опасные точки.
Кабинки слишком маленькие — мне не втиснуться.
Барные стулья прикручены к полу, и они слишком близко от стойки, то есть мой зад будет свисать. Я проверяю столы. Стулья кажутся прочными, да такой меня выдержит. Впервые за час я могу вздохнуть спокойно.
Мой друг приходит вовремя. К тому моменту я уже изучил меню. Яйца, бекон, тост, кофе. Стыд исчезает. Хоть на какое-то время.
По всем меркам я выиграл в лотерее жизни. Вырос с двумя любящими родителям в спокойном доме. Всегда занимался той работой, которая мне очень нравится — писал для газет и журналов. Женился на лучшей женщине — Аликс Фелсинг, и я люблю ее больше сейчас, чем когда впервые влюбился в нее.
У нас крепкая семья и много друзей. Наши жизни полны музыки и смеха. Я ни на что это не променяю.
Кроме тех утренних часов, когда я просыпался и долго рассматривал обнаженного себя в зеркало.
Мое тело — катастрофа. Его разрушает собственный вес.
Иногда, когда я вижу этот ужас, то настолько злюсь, что бью себя в живот — как будто могу выбить оттуда жир. В других случаях этот вид погружает меня в меланхолию, которая способна испортить час, утро или весь день.
Но в основном я грущу о том, как много жизни потерял впустую.
В детстве я никогда не залезал на дерево и не учился плавать. Когда мне было 20, я никогда не провожал девушку домой из бара.
Теперь мне 50, и я ни разу не ходил в горы, не катался на скейте и не кувыркался. Я пропустил так много приключений, потому что был слишком толстым.
Иногда я мог хотя бы попытаться, но мне не хватало смелости. Я сделал много вещей, которыми горжусь. Но я никогда не верил, что способен совершить нечто поистине великое, поскольку много раз проваливал главный вызов своей жизни.
Толстая Америка
Что со мной не так? Что с нами не так? Когда я пишу эти строки, данные Центров по контролю и профилактике заболеваний США свидетельствуют о том, что 79 млн взрослых американцев — 40% женщин и 35% мужчин — страдают от ожирения.
Для детей этот показатель равен 17%, и он растет. Наша общая талия выходит за пределы всех границ — возраста, расы, пола, политики, культуры. В нашей раздробленной стране мы все сходны в одном — все хотят добавки.
Каждый толстяк знает, что не существует такой вещи, как дешевый буфет — так или иначе, вы всегда платите потом.
Толстая Америка получает катастрофический счет.
По оценке властей, американцы тратят $147 млрд в год за медицинское обслуживание, связанное с ожирением. Это сравнимо с бюджетом всей армии США. Но деньги — лишь часть платы.
Каждый толстый человек и его семья расплачиваются болью, гневом и душевными муками. Ведь у всех нас, не способных сбросить вес, есть спутники жизни, родители, дети, друзья, которые также страдают.
Мы причина морщин на их лицах. Мы приговариваем их к многолетнему одиночеству. Знаю по собственному опыту. Моя сестра Бренда Уильямс умерла семь дней назад, в канун Рождества.
Одна из главных радостей нашей семьи — вызвать смех у Бренды. Она была замужем за Эдом Уильямсом, 43 года, они вырастили троих детей. Для нее не было ничего более прекрасного, чем дом, полный любимых людей. Но в течение нескольких последних лет Бренда смеялась не так часто.
Вес пугал, изолировал и в итоге убил ее. Ей было 63 года, она весила более 90 килограммов.
Из-за своего упрямства Бренда слишком поздно признала, что больна. Ее госпитализировали, но она скончалась. Причиной стал метициллинрезистентный золотистый стафилококк.
Похороны состоялись в 82-й день рождения моей мамы, которая жила по соседству с Брендой и Эдом почти 20 лет — мы перевезли ее, когда она вышла на пенсию. Она провела так много вечеров за их столом, рассказывая истории.
Теперь она не вернется к ним. Все, что она видит, это пустое пространство, где была Бренда. Инфекция — официальная причина смерти, но Бренду точно убил вес.
Что происходит, когда умирает близкий? Люди приносят еду.
Ее сразу стали приносить в дом Бренды и Эда и в дом моей мамы — причем в огромных количествах. Соседи приготовили картофельный салат и ореховый пирог. Те, кто не готовил сам, приносили мясные закуски с хлебом.
Один из друзей Эда сделал так, что ресторан Western Sizzlin прислал целую тележку с мясом и овощами. Неважно, где вы стояли: жареную курицу можно было найти на расстоянии не более трех метров. Я накладывал все, что мог, в свою двойную бумажную тарелку.
Сахар и жирная подливка прогоняют горе — на одну-две минуты, но этого достаточно, чтобы вздохнуть.
Получается ужасный замкнутый круг — то, что притупляет боль, ее же и продолжает. То, что возвращает меня к жизни, приближает к смерти.
«Благословите меня, святой отец, ибо я желаю пончики»
В последние дни я много думаю о Дэвиде Пуле. Мы вместе работали в газете The Charlotte Observer. Он великолепно писал о Национальной ассоциации гонок серийных автомобилей (NASCAR), а я занимал должность местного колумниста.
Я весил больше Дэвида, а он был ниже и круглее меня. Мы не походили друг на друга, но мы были толстыми парнями, наши фотографии были в газете, и читатели стали нас путать. Ко мне подходили на улице и спрашивали, не Дэвид ли я.
Пул — один из умнейших людей, которых я только встречал, великолепный репортер. Он также был в числе ближайших друзей Аликс. Дэвид умер от сердечного приступа в 50 лет. Мне вот-вот исполнится 51. Такие, как мы, не доживают до 60.
Кто-то умирает от диабета или высокого давления, но больше всего меня беспокоит сердце. Мой врач любит говорить, что в трети случаев сердечных заболеваний первый симптом — это смерть.
На данный момент мое сердце в порядке. Но я чувствую пульсацию в висках, около 80 ударов в минуту, даже когда я отдыхаю. Знаю, я заставляю его слишком много работать.
Время от времени, когда дома тишина, я закрываю глаза и слушаю сердце, молясь, чтобы оно не остановилось.
Каждый день я думаю о том, не наступил ли день, когда я умру в офисе, в книжном магазине или (не дай бог) за рулем. Мне повезло, что я уже столько прожил.
Благословите меня, святой отец, ибо я грешен: я по-прежнему желаю пончики, чизбургеры и жареную курицу. Это происходит снова и снова, день за днем, и так я оказываюсь здесь, ближе к концу жизни, чем к началу, и вешу я почти четверть тонны.
Диета — это навсегда
Первой диетой, которую я помню, были таблетки. Мама отвела меня к специалисту. Мне было лет 11-12. Вроде он ничего не говорил о правильном питании или тренировках.
Помню длинный шкаф, полный белых пластиковых флаконов. В конце приема он дал мне пригоршню таблеток, ярких и счастливых как Skittles.
Сейчас я почти уверен, что по крайней мере некоторые из них были амфетаминами.
Они не обуздали мой аппетит — я по-прежнему пробирался к холодильнику по ночам, но на следующий день мог часами бегать по баскетбольной площадке. Это казалось мне хорошим компромиссом.
Следующей диетой стали конфеты — маленькие конфетки с ароматом шоколада. Спустя годы оказалось, что название Ayds крайне неудачное. Они были призваны подавлять аппетит, что не мешало мне съедать пять-шесть вместо одной.
Помню, что впервые о вредности углеводов заговорили в 1970-е. В течение какого-то времени мы делали вид, что нас это волнует. Я пробовал разные диеты — с низким содержанием жиров, углеводов, калорий, с высоким содержанием протеинов, фруктов и клетчатки.
Я отказывался от продуктов, подвергавшихся технологической обработке, употреблял заменители мяса. В разное время мне говорили о вредности яиц, бекона, тостов, злаков и молока. Мне также говорили, что все это — ключевая часть здорового питания.
Вот к каким выводам я пришел относительно диет:
1. Практически все диеты работают в краткосрочной перспективе,
2. Практически ни одна диета не работает в долгосрочной перспективе.
Сбросить вес не так уж и трудно. Самое тяжелое — это придерживаться своей диеты годами, возможно всю оставшуюся жизнь.
Когда мы садимся на диету, особенно на радикальную, наши тела становятся нашим врагом.
Исследования показали, что подавляющие голод гормоны хуже работают, когда мы теряем вес. Другие гормоны, те, которые говорят нам, что нужно поесть, становятся активнее. Наш организм умоляет нас пожрать при первом же признаке голодания.
В этом есть смысл, если подумать об истории человечества. Среди неандертальцев не было гурманов. Они если, чтобы выжить. Они голодали в течение длительных периодов времени. Их организмы посылали сигналы о том, что нужно найти еду.
В наших ДНК по-прежнему живет страх, что мы умрем с голоду. Но сейчас у большинства из нас есть доступ к еде — она в избытке, она дешевая, она вызывает привыкание, и такого в истории еще не было.
Наши организмы не успевают за современным миром. Наши клетки думают, что мы копим жир для трудной зимы, хотя на самом деле это просто «счастливые часы» в сети ресторанов Chili’s.
Еще хуже то, что если кому-то удается сбросить большой вес, то начинаются проблемы с метаболизмом.
Шоу уродцев
Ученые из Национальных институтов здравоохранения США недавно пришли к такому выводу, изучив участников восьмого сезона телешоу «Кто похудел больше всех» (The Biggest Loser), герои которого худеют за деньги.
Газета The New York Times посвятила этой работе большую статью. Она опубликовала фотографию участника шоу — Шона Альгайе и указала, что теперь он пастор в одной из церквей в Шарлотте. Это всего в 15 минутах от моего дома.
Через несколько дней после прочтения статьи я отправился на встречу с Шоном. В его офисе были прочные стулья.
В 2009 году, когда Шон жил в Талсе, его жена узнала о кастинге на «Кто похудел больше всех» в Оклахома-Сити. Она сказала мужу, что он участвует.
Шон попал в шоу, но продержался всего три недели, в основном по собственной инициативе. За этот период он потерял 16 килограммов, снизив вес с 201 до 185 кг. Шон сам захотел, чтобы его отправили домой. Члены команды столкнулись с трудностями, и Альгайе показалось, что инструкторы и консультанты нужны им больше, чем ему.
Он решил, что сможет худеть и дома. И у него получилось. Он довел вес до 131 килограммов. Это событие Шон отметил участием в марафоне в Талсе. На бег у него ушло почти семь часов, но финишную линию он пересек. «Вы оказываетесь там, где уже ничто не может остановить вас от того, что вы хотите делать», — сказал он.
Но все-таки Шон остановился. И откатился назад.
В день нашего разговора, примерно через семь лет после «Кто похудел больше всех», он весил больше 200 килограммов.
То есть ровно столько, сколько до шоу.
С работой в Талсе все шло не так, как он надеялся, поэтому семья собралась и переехала. Как и любой другой родитель, Шон испытывал стресс, воспитывая трех маленьких детей. В общем, открылись старые раны, он чувствовал себя бесполезным.
Как и я — да и как многие другие — Шон подавлял эти чувства едой. Он знал, что способен сильно похудеть. Он это уже делал. Но когда специалисты изучили его и остальных участников — до и после шоу, а также через шесть лет, то сделали печальное открытие.
Другие исследования уже показывали, что метаболизм замедляется, когда люди теряют вес, то есть им нужно есть все меньше и меньше калорий, чтобы продолжать худеть. Но эта работа продемонстрировала, что у участников, быстро терявших вес, метаболизм замедлялся даже тогда, когда они снова начинали толстеть.
Какими бы толстыми они ни были, именно такими хотели быть их организмы.
Мы с Шоном сейчас одного размера. Мы два толстых человека, которые очень пытаются быть кем-то еще. Он нашел лучшую версию себя, но не смог удержаться. У меня такого никогда и не было.
У Шона нет ничего, кроме хороших слов о своем пребывании в «Кто похудел больше всех». Я верю ему, но терпеть не могу это шоу.
Мне совсем не нравится, как программа обращается с участниками, пока они не начинают выглядеть так, будто вот-вот умрут. Мне не нравится двойной смысл названия (The Biggest Loser можно перевести как самый большой неудачник — ред.).
Больше всего я ненавижу, как передача заставляет мужчин снимать рубашки при взвешивании. Весь их стыд показывают ради рейтингов, чтобы зрители испытали отвращение и вновь включили шоу на следующей неделе.
За воодушевлением скрывается шоу уродцев.
И я ненавижу все это так сильно, потому что знаю, что это, вероятно, сработает. Если бы мне пришлось постоянно снимать рубашку на национальном телевидении, я бы точно худел. Или умер бы в попытках это сделать.
«Ешьте меньше и тренируйтесь», — наверняка говорите вы прямо сейчас. То же самое некоторые из вас говорили, пока читали этот текст. То же самое кое-то из вас, возможно, не во всеуслышание, говорит каждый раз, когда видит толстого человека. Я хочу, чтобы вы поняли, что для нас это звучит как «не пропусти удар» для боксера.
Потеря веса похожа на борьбу — враги окружают нас со всех сторон. Это и потоки рекламы, призывающей есть больше, и культура, превратившая еду в один из последних приемлемых пороков, и наши семьи и друзья, которые хотят, чтобы мы разделили их удовольствие, и наш собственный организм, страшащийся голода.
В довершение ко всему некоторые из нас страдают от душевных терзаний, которые невозможно заесть горой пончиков.
Я почти никогда не испытываю голод в прямом смысле.
Но мне всегда хочется какого-то эмоционального подъема, такого же, который происходит при занятии любовью, на хорошем концерте или во время восхода над океаном. Мне всегда хочется иметь что-то, противостоящее негативу, когда я волнуюсь из-за работы, ссорюсь с близкими или расстраиваюсь из-за чего-то, что не могу понять.
«Хотя бы раз»
Для таких, как я, существуют радикальные меры. Есть учебные центры, в которых можно потратить тысячи долларов, чтобы инструкторы привели меня в форму.
Есть жесткие диеты и лекарства с опасными побочными эффектами. И конечно, есть операции для снижения веса. Несколько моих знакомых пошли таким путем. Одни говорят, что это их спасло. У других это привело к опасным для жизни осложнениям. Третьи остались такими же несчастными, как и до принятых мер.
Я не сужу людей, которые пытаются найти свой собственный путь. Здесь я говорю только за себя. Для меня операция — это как сдаться. Знаю, что первый шаг в программах из 12 этапов — признать бессилие перед своей зависимостью. Но я еще не чувствую себя бессильным.
Мой план — сбрасывать вес простым, постоянным, безопасным способом. Я буду считать, сколько калорий я ем и сколько сжигаю. Если к концу дня я окажусь на правильном пути, это победа. Буду как надувной матрас с маленькой утечкой.
Буду обманывать свой организм — как будто никакой диеты нет. И однажды, через несколько лет, я проснусь, посмотрюсь в зеркало и подумаю: «Я сделал это».
Четыре года прошло, никаких катастроф пока нет. Холестерин и давление вернулись к норме. Раньше я вставал с головной болью из-за того, что плохо спал. Теперь этого почти нет. Просыпаться стало легче. Конечно, мне еще нужно худеть. Но я уже готовлюсь к новой жизни. Если наступит день, когда я снова смогу носить одежду размера XL, я пойду в любимый бар и угощу всех выпивкой.
Я хочу забраться на наш чердак, поплавать по озеру на лодке, покататься на велосипеде, поиграть в баскетбол. И я хочу отправиться в путешествие на самолете, неважно куда, но в кресле посередине, и чтобы мне было там хорошо. Хотя бы раз.
Текст: Tommy Tomlinson / Татьяна Маркина (перевод)
Источник: