«Я трижды была в психбольнице, но мне не помогло». Личный опыт писательницы, которая лечится от шизофрении
Эсме Вэйцзюнь Ван — американская писательница и журналистка, автор нескольких книг, эссе и статей, а еще — постоянная пациентка психбольниц. В лечебницах она побывала уже трижды, однако ей там не помогли.
История больничного быта Эсме и ее наблюдения за жизнью в психиатрической клинике — в переводе Инфо24.
***
В 2002 году меня принудительно поместили в психиатрическую лечебницу. Сторонники паранормальных теорий считают, что в таких местах обитают призраки. В сериалах дурдом оказывается центром кровавых событий. Кто-то при слове «психушка» сразу вспоминает книгу или фильм «Пролетая над гнездом кукушки».
Во время первой госпитализации у меня был доступ первого уровня, то есть я могла ходить в столовую на завтрак. В назначенный час у выхода из отделения столпились пациенты, как будто пассажиры в терминале аэропорта. За нами шли медсестры, они смеялись и болтали. Одна из них открыла дверь, и мы парами спустились в кафетерий. Он напоминал школьную столовую, только был меньше.
Gepostet von Esmé Weijun Wang am Donnerstag, 6. Dezember 2018
Я попросила яйца и картофель по-домашнему. Судя по всему, он был порошковый, но я испытывала голод, до этого у меня несколько недель не было аппетита. Оглядевшись, я выбрала пустой стол. Яйца были безвкусные. Я едва не подавилась и отказалась от идеи их съесть. Картошка была теплой, жирной, ее я съела всю.
Допила яблочный сок и осмотрелась — стеклянная дверь, окна с далеким ярко-голубым небом. Медсестры ели и улыбались так, как будто мы находились в каком-то другом месте, не в лечебнице.
Во второй раз я попала в ту же больницу в 2003 году. Однажды медсестра спросила, как мои дела. «Нормально», — ответила я, искренне считая это правдой.
Моя мания и последующая депрессия, казалось, отступили из-за передозировки лекарства, которая произошла у меня непосредственно перед госпитализацией. Я расстроилась из-за возвращения в лечебницу, но жизнь там уже не казалась невыносимым приговором.
Медсестра улыбнулась: «Но как ты на самом деле?» Я ответила, что со мной все действительно в порядке.
В свое время в Йельском психиатрическом институте нас учили, что у пациентов с моим диагнозом часто наблюдается «нехватка понимания». Другими словами, мой опыт показывает главную особенность пребывания в лечебнице — вам вообще не будут верить. И о вас будут думать то, чего на самом деле нет.
***
В третий раз я загремела в больницу в Луизиане.
Я сказала врачу, что я писатель, изучала психологию в Йеле и Стэнфорде, но прозвучало это столь же правдоподобно, как если бы я заявила, что являюсь астронавтом и одним из детей-близнецов посла России.
Позже я поразила других пациентов во время игры в слова во время обязательной групповой терапии, не позволяя никому другому набирать очки. Это было ребячество, но я устала, что ко мне относятся как к дуре.
Не знаю, как мое поведение повлияло на мнение врачей и медсестер. Возможно, они решили, что я умная или по крайней мере начитанная. Хотя обе характеристики имеют довольно сомнительную ценность в дурдоме. Зато они точно увидели, что я могу быть упрямой.
View this post on Instagram
I’ve read Poets & Writers for—gosh, I don’t know how long. I remember obsessively checking the PW bulletin boards when I was applying to MFA programs, back when I was still working at the mood & anxiety disorders brain imaging lab and the bipolar lab at Stanford; I say that to be featured in the magazine itself is a dream come true, but to be honest, I didn’t even know that I could dream it. And here I am with my best girl, my Daphne, photographed by the brilliant @jacquelyntierney in my home, in the new issue, alongside such brilliant, brilliant writers such as @nifmuhammad & @morganapple0 & Yiyun Li & so many more. It’s really something. & thank you, @poetswritersinc, for thinking of me. I’m flabbergasted. ⠀ ⠀ #encouragerssociety #poetsandwriters #esmeweijunwang #jacquelyntierney
Лечащий врач как-то рассказал мне, что при поступлении в отделение неотложной помощи я заявила, будто верю в некий «заговор людей, полных решимости причинить мне боль».
«Я этого не говорила, — возразила я и попыталась оправдаться. — Я сказала, что не чувствую себя в безопасности». Оказалось, что выбор слов вновь был не лучшим. Разговоры о «чувстве опасности» для психиатров — как кодовое слово для диагностирования суицидальных наклонностей. Таких проблем у меня не было, хотя было множество других.
Я ничего не говорила о заговоре или самоубийстве, но врачи уже решили, что у меня параноидальная вера в то, что какие-то люди сговорились и хотят мне навредить.
В общем, по их мнению, я представляла угрозу себе самой. Я добровольно пришла в отделение скорой помощи, но считалась «принудительно госпитализированной». То есть меня заперли в сельском дурдоме, пока врач не разрешил уйти.
***
Почти всем заявлениям пациентов просто не верят.
В одном из знаменитых исследований психолог Дэвид Розенхан выдвинул идею, что в психиатрическую клинику могут госпитализировать и нормальных людей — при определенных условиях.
Психически здоровые участники проекта (среди них был и сам ученый) симулировали краткие слуховые галлюцинации и в итоге были помещены в 12 разных клиник в разных штатах. В среднем их продержали там по 19 дней, хотя были и такие, кто оставался в изоляции несколько месяцев. Во время и после госпитализации псевдопациенты не демонстрировали никаких симптомов расстройств психики и не галлюцинации больше не жаловались.
Тем не менее их всех, кроме одного, выписали с диагнозом «шизофрения».
Кроме того, условиями выписки были признание у себя психического расстройства и обязательство принимать психотропные препараты.
Если бы не репутация Розенхана и не публикация в 1973 году работы «Психически здоровые на месте сумасшедших», поставленные диагнозы могли бы стать и для самого Дэвида, и для его коллег пожизненным приговором.
В отличие от меня, Розенхан доказал врачам, что действительно является исследователем из Стэнфорда.
***
Что же со мной не так? Приведу пример. Как-то мой друг взял меня с собой в деловую поездку в Луизиану и оставил в номере отеля, который мы сняли. Когда он ушел, я испытала дикий страх. Закрыла все зеркала полотенцами. Это не помогло, и пришлось спрятаться в крохотный шкаф. Друг вернулся, оценил ситуацию и начал меня звать. Он попытался открыть шкаф, и я издала слабый крик. «Не открывай», — прохныкала я.
Я не спорю, что в тот момент была безумна. Тем не менее я понимала, что происходит. С собой в шкаф я взяла ноутбук. Кому-то из друзей писала довольно внятные сообщения о том, что со мной случилось.
Никаких галлюцинаций о том, что у меня гниет плоть или что я потеряю душу в борьбе с отражением. Зеркала я прикрыла потому, что меня приводило в ужас собственное лицо. Единственным разумным решением был поиск маленького темного места. Им оказался шкаф.
В общем, в конце концов я оттуда вылезла. Немного успокоилась, но ослабла.
View this post on Instagram
Hair touched up (I don’t normally get my hair done this close to my last appointment, but I have a photo shoot this weekend & wanted it to look nice). Listening to comfort podcasts over & over & over. Watched C play uproariously with my two-year-old niece, who adores him. Writing fiction longhand & loving it.
Мы приехали обратно в Сан-Франциско, я вернулась к работе, занималась рутиной с 10.00 до 18.00, выполняла свои обязанности, но ужас никуда не делся. Казалось, что мне повезло, ведь я могу игнорировать галлюцинации.
Я едва контролировала свое состояние, но нам с другом предстояла еще одна поездка — на этот раз к его родителям в Новый Орлеан. Мы обсудили разные варианты и в итоге решили отправиться в путь, надеясь, что мне станет легче в кругу «стабильных» и любящих людей. Остановились в мотеле.
Однажды вечером друг пошел с отцом на американский футбол — я сама настояла на этом. Опять осталась одна в незнакомом пространстве. Опять почувствовала ужас. Опять пришлось собирать полотенца.
Вскоре мой разум превратился в черную дыру.
В итоге я позвонила матери друга и как можно спокойнее сказала, что мне, возможно, нужно в больницу. К счастью, она раньше работала медсестрой и знала, что делать в кризисных ситуациях.
***
Но вернемся к моей больнице в Луизиане.
Стою я однажды в очереди в кафетерии. Она движется довольно медленно. Вижу перед собой Мару, мою соседку по палате. В какой-то момент я понимаю, что на ней мой твидовый жакет.
«Ты носишь мой пиджак?» — спросила я.
Сначала Мара не ответила. Я замечала, что она всегда заторможена — то ли из-за тяжелой депрессии, то ли из-за препаратов.
Она обернулась, не смотря мне в глаза, и медленно стала снимать мой жакет. «Все в порядке, — заверила я ее. — Можешь оставить его на время завтрака, но я бы хотела получить пиджак обратно, когда мы поднимемся в палату». Но Мара все равно сняла его и вручила мне — без единого слова.
На следующее утро я проснулась и стала свидетельницей неожиданной сцены. В нашей палате находилась медсестра: «Вижу, у тебя там три подушки. У тебя лишняя подушка, Мара?» Я заметила, что на моей кровати подушка всего одна, то есть моя соседка взяла вторую, пока я спала.
Когда медсестра вернула мне подушку, которую Мара стащила ночью, я упомянула об инциденте с пиджаком. Я не пыталась доставить соседке неприятности — но кражи были странными, и мне хотелось, чтобы кто-то из персонала знал, что происходит.
Медсестра тихо ответила, что Мара ничего не может с собой поделать. «Но я бы порекомендовала хранить все важное или ценное у сестринской стойки», — шепнула она мне.
View this post on Instagram
(Photo by @jacquelyntierney)⠀ ⠀ I’ve been running my own online business since 2014, when I left my start-up job after becoming ill, and it has taken on many forms over the last four years: branding and copywriting services, editing services, and book and writing coaching, to name a few.⠀ ⠀ These days, being an author and the things associated with it, including freelancing and teaching, are at the forefront, though I continue to build the component of my website that focuses on helping ambitious people with limitations to achieve their big dreams. This includes things like Rawness of Remembering (my restorative journaling class), A**-Kicking with Limitations (a popular email course), and a forthcoming, **truly amazing** group coaching program (more about that later!). ⠀ ⠀ Meanwhile, the newest version of esmewang.com will hopefully be ready to launch in September. & I’m so, so grateful to the people who continue to support me and my work. Thank you, all—it’s been an adventure, and I’m lucky to be able to do it.⠀ ⠀ #livemoremagic #finditliveit #communityovercompetition #heartandhustle #nothingisordinary #flashesofdelight #thehappynow #risingtidesociety #theartofslowliving #creativepreneur #savvybusinessowner #calledtobecreative #mycreativebiz #creativeentrepreneur #theeverygirl #gritandvirtue #creativityfound #creativelifehappylife #ladyboss #ladybadass #girlbosslife #womeninbiz #glassceiling #girlbossquotes #womenhelpingwomen #womeninpower #womenempowerment #encouragerssociety
Для меня единственной важной вещью здесь была моя зеленая записная книжка — идеальный блокнот для психушки, без спиральной проволоки, которую можно было бы использовать в качестве оружия против окружающих или себя самой.
Я была так привязана к своей записной книжке, что один из пациентов решил, будто я журналист под прикрытием, и звал меня Лоис Лейн (как подругу Супермена).
О его диагнозе я ничего не знала. Он же уверял, что не знает причин своей госпитализации.
***
Розенхан и другие исследователи, обманом попадавшие в лечебницы, знали, что им по сути ничего не грозит: достаточно раскрыть свои планы, чтобы покинуть больницу. Сомневаюсь, что они смогли ощутить тот ужас, который испытывает обычный пациент клиники, гадая, выберется ли когда-нибудь оттуда.
«Выписка» для психиатрической лечебницы — священное слово.
Среди пациентов постоянно ходят слухи, кого и когда могут выпустить. На утренней групповой терапии отмечают и поздравляют тех, кому предстоит покинуть больницу в этот день.
Редкие визиты психиатров или — в некоторых случаях — главврача связаны с потенциальной выпиской пациента. Вопрос выписки начинает волновать вас сразу при входе в отделение.
Все буквально одержимы темой выписки, особенно те, кого госпитализировали принудительно, как меня, поскольку «добровольные» могут покинуть лечебницу в любое время. Я видела тех, кто решал, что с них хватит, что они больше не хотят слежки или приказов, а некоторые просто чувствовали себя лучше. В общем, они выписывались из больницы так же, как из отеля.
А мы продолжали считать бесконечные часы и дни.
***
В случае с шизофренией антипсихотики второго поколения считаются первой линией атаки (или защиты, в зависимости от вашей перспективы).
Препараты первого поколения менее предпочтительны из-за печально известных побочных эффектов. Например, они могут вызвать позднюю дискинезию, то есть непроизвольное дерганье мышц. Причем оно, бывает, сохраняется даже после отмены лекарств.
Человека, которого госпитализируют с диагнозом «шизофрения», неизбежно сажают на какой-то антипсихотик второго поколения. Но препараты — только одна составляющая идеального плана лечения.
Согласно рекомендациям Американской психиатрической ассоциации, всего существует три главных компонента — ослабить или устранить симптомы, максимально повысить качество жизни и адаптивного поведения, ликвидировать последствия деструктивных эффектов болезни и поддержать это состояние на максимально возможном уровне.
Все это необходимо делать быстро. Исследования показали, что среднее пребывание в психбольнице составляет 10 дней. Именно столько я проводила там каждый из трех раз. Современное учреждение такого типа должно стабилизировать пациентов и отправлять их на восстановление во внешний мир.
View this post on Instagram
This photo dedicated to @pchza, my comrade in Lyme & dysautonomia & IVs (& of course literature & fashion & food & other things too, but those aren’t really in this picture). Also: this is not a hospital room! My aunt and uncle live in the same building, so I’m in a cousin’s bed. #esmeintaiwan
В США ситуация с психиатрическими лечебницами в течение долгого времени оставалось сложной. Такие больницы были, безусловно, нужны, но методы лечения неоднократно подвергались критике.
Одной из первых завесу тайны раскрыла журналистка Нелли Блай. В конце 1880-х годов она симулировала сумасшествие, чтобы попасть в женскую психиатрическую больницу и опубликовать разоблачительную статью. Это привлекло внимание не только общественности, но и властей.
А в середине ХХ века еще один разоблачительный материал опубликовал Альберт Мейзел. Он утверждал, что большинство американских психиатрических больниц — это «стыд и позор».
Психиатр Роберт Феликс, первый директор Национального института психического здоровья в 1950-х годах, придерживался похожего мнения. Он считал, что нужны медицинские центры, финансируемые из федеральных средств и практикующие более гуманные методы.
Отказ от психиатрических больниц на уровне американских штатов, произошедший при президентстве Джона Кеннеди, поддержали не все. По словам некоторых критиков, не было предложено реалистичного плана действий и мер по работе с пациентами — особенно с теми, кто не хотел принимать лекарства.
Что касается законов о принудительной госпитализации, то речь идет о случаях, когда человек с серьезной психической болезнью неспособен сделать правильный выбор в отношении самого себя.
Национальный альянс по психическим заболеваниям, к примеру, считает, что страдающие шизофренией и биполярным расстройством могут время от времени неадекватно судить о необходимости своего лечения.
У меня шизоаффективное расстройство, то есть сочетание двух этих заболеваний, но принудительное лечение никогда не казалось мне полезным.
Согласно калифорнийским законам, если человек с психическим заболеванием представляет опасность для себя или других, то его можно задержать на срок до 72 часов для оценки ситуации.
Во всех американских штатах есть нечто подобное, но чаще всего в обществе упоминают именно калифорнийский закон, известный как «5150».
***
Хотя большую часть своей жизни я прожила в Калифорнии, эти правила ко мне никогда не применяли. Но однажды я интервьюировала девушку (назовем ее Кейт) об опыте столкновения с действием 5150.
Она рассказала, что в 2012 году призналась соцработнику в суицидальных мыслях, и ей предложили поговорить с дежурным консультантом. Кейт согласилась, обрадовавшись помощи. Однако выяснилось, что у консультанта выходной. Тогда соцработник применил правила о принудительной госпитализации. По словам Кейт, она не помнит, чтобы кто-то что-то объяснил ей до прибытия в лечебницу.
«Не знаю, как там кому-то может стать лучше. Они поместили меня в большую сумасшедшую приемную. Казалось, что большинство собравшихся — это бездомные, которым нужно было отдохнуть сколько-то дней от улицы, выспаться, поесть нормальной еды. Кто-то заговаривался, кто-то кричал. Кто-то казался завсегдатаем», — вспоминала Кейт.
По ее словам, она сидела с медсестрами и умоляла ее отпустить. Теперь Кейт делает все, что может, чтобы других людей не забрали на принудительное лечение. Она предлагает лично довезти их до скорой помощи.
Принудительная госпитализация чем-то похожа на взятие под стражу. В обоих случаях человек теряет возможность контролировать ситуацию и оказывается во власти других людей. Он также должен вести себя так, как предписано, чтобы получить какие-то привилегии и со временем выйти на свободу.
А есть и те, для кого эти два мира сошлись воедино. По данным Минюста США, почти 1,4 млн человек, страдающих психическими заболеваниями, содержатся в тюрьмах.
Для нас, людей с серьезными психическими заболеваниями, мир полон клеток, в которые нас могут запереть.
Я надеюсь, что больше не попаду в такую клетку, хотя и оставляю за собой возможность пойти в лечебницу, если единственным другим вариантом будет суицид.
Я по-прежнему считаю, что три принудительные госпитализации мне не помогли. Я уверена, что пребывание в психиатрической больнице против моей воли — одна из самых глубоких травм в моей жизни.
Текст: Esmé Weijun Wang / Татьяна Маркина (перевод)
Источник: